СИБИРСКИЕ НЕБЫВАЛЫЕ ИДЕИ

Началось всё вполне буднично.

В 80-х годах прошлого века нашему аналитическому отделу Президиума СОАН СССР удалось «пробить» проведение ежегодного конкурса разработок команд молодых учёных Сибири.

Разница с подобными конкурсами, периодически возникавшими и исчезавшими, была в том, что на этот раз:
• удалось сэкономить для этого конкурса объем финансирования равный двум годовым бюджетам среднего академического института;
• выделяемое финансирование шло прямо в руки молодых коллективов, а не растворялось в институтских кормушках для членов профсоюза.

Другими словами, в Сибири как бы начали «фонтанировать» два виртуальных молодёжных академических НИИ. По тем временам это было сильно необычно.

В результате молодые подумали, что их время пришло, и теперь им можно заявлять о себе. И они заявляли как могли.
Конкурс шёл, как и полагается. Заседали комиссии, отбирали наиболее зрелые проекты и давали им финансирование. Потом другие комиссии заседали с обсуждением промежуточных достигнутых результатов и определением целесообразности продолжения финансирования.

Уровень работ был вполне приличный, но не было ничего такого, что заставило бы затаить дыхание и с волнением следить за ходом исследований.

Я даже с некоторым разочарованием спрашивал себя, стоило ли так рисковать и подставлять спину в бюрократических коридорах, чтобы в результате помочь молодым учёным изобретать «что-то там в носу».

В связи с этим я постоянно призывал своих друзей и знакомых находить во всех институтах и вытаскивать на конкурс ребят, которые имеют за душой хоть что-нибудь замечательное.
Короче, было в груди некоторое затаённое ожидание Левши. Чтобы оказались все эти крысиные гонки не зря.

И вот тут и случилось.

Этот конкурс и мои призывы нечаянно затронули совсем другой слой научных людей и пробудили от многолетнего ожидания матёрых мужиков, которые накопили в своих столах много изумительных результатов, не желая бросать их на растерзание мелким бюрократам от науки.

В результате абсолютно внезапно я оказался в середине слуха-смерча, что есть где-то тут возможность вырваться из плена бюрократической паутины и добиться самостоятельного творческого существования. Что кто-то сделал в ней дырку.

Мне начали звонить и назначать встречи ведущие сотрудники институтов, которые намекали-рассказывали о проектах, ждущих годами своего часа.

Это было фантастическое, в какой-то самиздатовской атмосфере, путешествие в мир невероятнейших открытий. Факт, что всё это происходило как-то второпях, со скомканными эмоциями, на каких-то кухнях, в спартанских рабочих комнатах институтов и в задних экспериментально-производственных ангарах, придавал происходящему дух нереальности и раскачивающей атмосферы ожидания то ли чуда, то ли подвоха, то ли появления сталинского конвоя с собаками.

Чёрный чай в таких же месяцами черневших кружках (для гостеприимства), водка на донышке алюминиевых «бокалов» (после удачного эксперимента), разные лихие нелепости типа садовых лопат из титана, на которые порой приходилось натыкаться, пробираясь к месту показов, только придавали происходящему типично наше, несуразное сибирско-научное очарование.

На каждой встрече и на каждом показе очередного чуда я пытался прямолинейно и откровенно объяснять, что с моей стороны никакого чуда нет, а есть только факт удачного проведения незначительного конкурса, правда, с приличными премиальными суммами. После нескольких повторений я даже выработал некоторую типовую отповедь всем этим попыткам видеть во мне или через меня некий выход из туннеля.

Бесполезно, никто не хотел внимать этой отповеди. В воздухе висело ожидание предтечи.

Каждый раз меня невнимательно выслушивали, явно думая при этом о чем-то своём. После окончания моих речей от научных мужиков веяло еще большим ожиданием. Все мои слова воспринимались ими как неизбежная в условиях этого странного полуподполья игра в «никто-ничего-не-знает-и-все-ни-при-чём».

Никто не требовал от меня сроков, сумм и вообще чего-то конкретного. Все раскланивались друг с другом, полностью довольные произошедшим событием и удачным показом, объяснением, экспериментом. Была атмосфера удачно прошедшей встречи умных людей, которые понимали друг друга с полуслова и заинтересованно обсуждали нетривиальные вопросы, заставлявшие интеллектуально летать и спорить.

Это происходило почти два года. Видимо, я не успевал гасить расходящиеся круги слухов своими отповедями, и на меня выходили всё новые команды. Если сначала это были в основном знакомые или знакомые знакомых, то потом начались встречи с людьми, которых я никогда не знал и не подозревал, что такие тематики вообще существуют.

В конце концов круг вышел далеко за пределы Сибирского Отделения и Новосибирска, а потом потихоньку сошёл на нет.

Отчаянной радости от происшедшего я, признаться, не испытывал.

Да, я увидел настоящую науку и настоящие результаты мирового значения, перед которыми достижения молодых были именно ими и не более того. Я мечтал с детства о том, что я буду работать и общаться с такими специалистами семь дней в неделю и 24 часа в сутки.

С другой стороны, было очевидно, что я попал в ситуацию, когда встреченные мною замечательные таланты с энтузиазмом вываливали на меня ответственность за происходящее удушение реальной науки бюрократической удавкой и подспудно ждали от этого каких-то результатов.

Потом ситуация с предтечей повторилась ещё раз, когда вспыхнула звезда научно-прикладных кооперативов. Был подобный слух-смерч, и были встречи с ещё более невиданными открытиями и разработками. Но это тема для отдельного рассказа.

Главным результатом всех этих событий для меня было то, что я начал разговаривать с власть имущими академиками «по правде». Я это делал вежливо и наедине, но всё равно долго продолжаться это не могло. Редкий академик может выдержать, когда ему точными вежливыми фразами объясняют его некомпетентность. А потом объясняют три варианта выхода из созданной им нелепой ситуации.

Я прервал гладкую кривую своей жизни и сделал на ней разрыв второго рода.

* * * * *

Прошло несколько лет, и возник в советской науке феномен «соросовщины».

Американский биржевой игрок, пользуясь вседозволенностью лихих девяностых, решил купить за пятак весь интеллектуальный потенциал советской науки, чтобы выгодно торгануть им на международном рынке. Придумали эту затею и выводили его на цель наши же домашние поводыри, в том числе выпускник Новосибирского университета 1971 года.

Что меня во время этой вакханалии воровства интеллектуальной собственности порадовало, так это то, что подавляющее большинство моих старых знакомых с уникальными разработками не попали в эту ловушку. Дело в том, что они тоже (как и поводыри Сороса) были талантами и могли легко просчитывать прямые и отдалённые последствия этого террористического акта с «разжижением» и «высасыванием» интеллекта этноса.

Обладание уникальным научным результатом делает современного учёного не менее осторожным, чем минёра на минном поле. Сегодня любой учёный прекрасно представляет себе, что такое обладание – это далеко не безопасная штука среди голодных и борзых шакалов, постоянно сканирующих научное поле в поисках дураков.

Теперь я собрался с мыслями и решил написать о моих научных друзьях и знакомых, об их ослепительных идеях, каким до сих пор нет равных, и об их уникальной стоической жизни в сердцевине самого большого континента Земли. Конечно, с акцентом не на трудности, а на восторг свершений. Я начну с тех идей, о которых мне уже разрешили рассказать, а потом буду добавлять новые, когда буду получать разрешения.

Моей целью является описание полёта научной мысли (реального полёта, а не из планов НИИ) в Сибири на рубеже тысячелетий. Нам есть чем гордиться почти во всех отраслях науки.

Когда мы сведём эти идеи под одной крышей, станет возможно сделать их системный анализ и выстроить прогноз развития человечества. Этот прогноз будет существенно отличаться от прогнозов, наскоро «сляпанных» во время «соросовщины» для транснациональной клиентуры.

Чем не цель для профессиональной работы?